Получилось своеобразно, но мне почему-то нравится. Так что выложу здесь отдельным постом, с шапкой)
Название: Кому ты принадлежишь?
Автор: я
Рейтинг: R
Пейринги: Кросс/Аллен (основной), Лави/Аллен (почти платонически), Канда/Аллен.
Жанр: ангст, романс.
Размер: мини
Дисклеймер: все права на аниме и мангу принадлежат Хошино Катсуре
Предупреждения: ООС, петля с хронологией придумана специально.
читать дальше
* вечер (до) *
Бумаги, бумаги, бумаги... Нет им ни конца, ни края – как будто мало для экзорцистов сражения с целым десятком Акума. Нет, все-таки если что и погубит Черный Орден, то именно это беспощадное и ненасытное чудовище – бюрократия. Если, конечно, Комуи со своими бесконечными экспериментами не успеет раньше.
"И можете занести это в документы, как официальный прогноз Историка! Ну ладно, будущего Историка," - Лави тяжело вздыхает, окидывая взглядом толстую, страниц на двести, стопку незаполненных документов. Честное слово, он уже жалеет о том, что их с Алленом миссия оказалась такой успешной – целых две частицы Чистой Силы сразу. Кто же знал, что из-за этого потребуется и отчет писать в два раза толще, чем обычно?
Ученик Книгочея откладывает в сторону очередной исписанный лист, утомленно откидывается на спинку стула. Бросает ручку на стол и задумчиво обращается к другу:
- Аллен, я тут подумал... А тебе какие девушки больше нравятся, блондинки или брюнетки? - Да, вопрос неожиданный и, чего греха таить, довольно глупый, но... Ученик Историка готов заниматься какой угодно ерундой, лишь бы не писать этот великий и ужасный отчет.
Аллен на секунду замирает над своей стопкой документов, а потом с удивлением смотрит на Лави.
- Какие-то странные у тебя вопросы. При чем здесь мои девушки?
- А у тебя и правда есть девушки? И когда только успел... - Лави охотно подхватывает тему и с насмешливым любопытством рассматривает чуть покрасневшего Уолкера. - Ну, а все-таки, кто – блондинки или брюнетки? Мне вот, например, блондинки больше нравятся. У них волосы при солнечном свете так здорово смотрятся. Почти сияют.
Ученик Книгочея мечтательно жмурится. Так мечтательно, что Аллен невольно начинает улыбаться, глядя на него.
- Все равно, это дурацкий вопрос. Разве можно выбирать только из двух вариантов? - Аллен качает головой и неожиданно проказливо усмехается. - Мне, может, вообще рыжие нравятся.
- О, Аллен, у тебя, оказывается, такой изысканный вкус! - Лави смеется, взъерошивая собственную ярко-рыжую шевелюру.
Им обоим хорошо и весело, а скучные бумаги забыты. На какое-то время.
Зато через час, когда отчеты, наконец, заканчиваются, Аллен поспешно сбегает из библиотеки, что-то невнятно пробормотав в ответ на вопрос Лави о том, куда это он направился в три часа ночи. Но Ученик Кногочея особо не настаивает: по блеску в глазах и едва заметной, смущенной улыбке Уолкера понятно, что пойдет он точно не в свою комнату. И Лави не пытается врать себе, что его это совсем не интересует: интересует, и еще как! И даже немного задевает, пожалуй.
Самое грустное, что дело здесь вовсе не в профессиональном любопытстве Историка, эти чувства более... личные. Слишком похожие на ревность.
Лави трет лоб и вздыхает. Его не радуют подобные, совершенно лишние для Историка и непонятно когда появившиеся чувства.... но к Аллену вообще трудно остаться равнодушным. Он весь – потрясающая в своем обаянии смесь силы и уязвимости, самоотречения и эгоизма, шулерства и наивности... Пожалуй, в него действительно можно влюбиться незаметно для самого себя. И очевидно, что он не один так считает: Лави никогда не жаловался на недостаток наблюдательности и прекрасно видит, какими глазами иногда смотрит на Уолкера Линали. Как Канда не может спокойно пройти мимо него и по любому поводу лезет в драку. Как смущенно краснеет под взглядом серых глаз Миранда, попутно роняя чашки, тарелки, шкафы... Как сам Аллен вздрагивает всем телом от одного упоминания о Мариане Кроссе и яростно доказывает всем подряд, какое чудовище представляет из себя его учитель и как он его сильно-сильно, ну прямо до смерти ненавидит и боится.
Лави невесело усмехается и откидывается на стуле назад, закладывая руки за голову. Общеизвестная старая истина: если леди слишком сильно протестует, то все понимают, что это значит. Конечно, на леди Аллен даже близко не похож, но все-таки... Похоже, он не врал, когда говорил, что ему нравятся рыжие. Жаль только, что к ученику Книгочея это не имеет никакого отношения.
* утро (после) *
С самого утра у Канды было отвратительное настроение. По правде говоря, оно у него вообще не часто бывало хорошим, но до такого градуса – с пометкой "вечная мерзлота" и пожеланием всем мыслящим существам заранее разбегаться с пути – обычно не опускалось.
Сегодня мечника не радует даже любимая соба. Он мрачно косится на пустой стол у окна, тот, за которым обычно сидит его вечная головная боль, заноза в... Проще говоря, Уолкер. Обычно Канду раздражало его присутствие, но сейчас он начал понимать, насколько сильнее его бесит, когда шпенделя рядом нет. Потому что, кажется, мечник догадывается о причине...
Между ними с самого начала не заладилось. Дурацкая небрежность Комуи, глупое недоразумение с этим потерявшимся письмом... Канда не любил чувствовать себя идиотом – а кидаться с мечом на новенького экзорциста даже для него было как-то чересчур. Извиняться за чужие промахи он тем более не собирался, и поэтому грубо отбрить мальчишку показалось ему лучшим выходом. Но на самом деле это было только началом. Началом их непонятных отношений, в которых слишком много раздражения для дружбы, слишком много притяжения и уважения для глухой неприязни и слишком сильный накал чувств для равнодушия.
"Их отношений", черт возьми. Канда невольно кривится от этих слов, но подобрать другие не может. А после того, что произошло неделю назад, он уже не уверен, что другие слова для этой ситуации вообще существуют...
Наверное, отчасти Канда сам виноват – слишком увлекся, пытаясь как следует вбить нахального недомерка в песок тренировочной площадки, так, чтобы надолго запомнил... И не заметил, как попытка задушить превратилась в жесткие объятия, а взаимная жаркая ненависть вылилась в грубые поцелуи, почти укусы, горящие на губах, оставляющие едва уловимый привкус крови во рту... Через пару минут он, конечно, опомнился и отстранился, уже не зная: то ли прибить шпенделя за это безобразие, то ли самому сгореть от стыда, но... Если бы Уолкер тогда что-то сказал или, не дай Бог, снова полез целоваться – мечник бы его просто придушил, прямо там, от избытка чувств... Но недомерок просто смотрел на него и улыбался – спокойно, уверенно, вызывающе, мать его. А Канда никогда не отступал перед вызовом...
К счастью или к сожалению, мечник не очень хорошо помнит ту ночь. Только яркие детали – как он поспешно и неаккуратно сдирал с Уолкера одежду, как с тихим стуком рассыпались по полу оторванные пуговицы, как податливо выгибалось тело под его руками. Помнит легкую боль в шее от страстного укуса, собственный сбивчивый шепот: "Нарываешься?" – и хриплый, незнакомый смех Аллена в ответ. Он нарывался. И прекрасно - уж точно лучше самого мечника - знал, на что. Раскрывался, тянулся за лаской. Морщился от боли, но все равно подавался навстречу, стараясь поймать общий ритм. Стонал так сладко, что Канда окончательно терял остатки здравого смысла... И, ничего не сказав, ушел под утро.
Громкий треск откуда-то снизу вырывает Канду из воспоминаний. Мечник опускает взгляд на свои руки и с чувством выдает несколько фраз на родном языке – тех самых, что не принято произносить в приличном обществе, и на которые стеснительные переводчики обычно вешают пометку "непереводимая игра слов". Теперь из-за проклятого Уолкера придется идти за новыми палочками, потому что есть этими обломками уже невозможно!
Очередь к окошку Джерри движется медленно. В другое время Канда не постеснялся бы пройти мимо нее, все-таки попросить палочки – это не заказать обед из десяти блюд, а пару секунд задержки все бы пережили, но сегодня ему не хочется лишний раз привлекать к себе внимание. И так уже косятся...
Чтобы ненароком не покалечить особо любопытных, мечнику как никогда нужна отвлеченная и в меру интересная тема для размышлений – но в голову, как назло, лезет всякая чушь. Думать же о том, откуда у недомерка взялся такой опыт в... постельных делах, совершенно не хочется. Подобные мысли вызывают в душе непривычную собственническую злость – а Канда не любит таких чувств. Он не ревнует. И совершенно точно ничего не испытывает к Уолкеру. И зверски изломанный бокен на тренировке – это вовсе не из-за того, что шпендель вчера в три часа ночи поперся в соседнее, "генеральское" крыло. И уж точно не стоит задумываться о том, как он узнал про эту ночную прогулку – потому что он, конечно же, ни за кем не следит...
* ночь *
Дверь, как многое другое в штаб-квартире Ордена, выглядит довольно старой: дерево местами потемнело, по нему уже побежали мелкие трещинки, около ручки видны неглубокие царапины, а сама медная ручка потускнела и совсем не блестит. Аллен вот уже три минуты рассматривает ее, пытаясь набраться достаточно смелости для того, чтобы войти. Он совсем не уверен, что его там ждут – или хотя бы не прогонят прямо с порога. Он даже не уверен, хочет ли сам туда зайти! Но, кажется, нужно. Это будет... правильно. Аллен глубоко вздыхает и толкает дверь.
Она отворяется почти беззвучно, впуская Уолкера в комнату – и захлопывается за его спиной, отрезая для юноши путь к отступлению.
- А, вот и ты, глупый ученик, - Кросс, развалившись, сидит на диване с неизменным бокалом в руке. На столе около дивана открытая бутылка вина, под столом – еще одна, уже пустая. - Решил, наконец, зайти навестить своего учителя? Или у тебя теперь совсем иной круг общения?
Аллен сглатывает – учитель пьян, не слишком, но все-таки... Он всего два дня назад снова вернулся в Орден и до этого момента они почти не общались. А сейчас Уолкер впервые остался с ним наедине, и это нервирует, немного, но ощутимо. Больше всего потому, что совершенно не понятно, как вести себя в такой ситуации. Да, Аллен пришел сам, посреди ночи, понимая, как двусмысленно выглядит его появление – и осознанно вкладывая эту двусмысленность, но он понятия не имеет, как может отреагировать Кросс. То странное, жаркое, жадное чувство, выросшее на доверии, привязанности и мучительном одиночестве, что не давало спокойно спать и сводило с ума весь последний год «ученичества», на которое так неожиданно легко отозвался Кросс – насколько оно изменилось за это время? Насколько изменился он сам, Аллен предпочитает не думать, потому что… тогда придется вспоминать о Канде. «И почему меня все время тянет на какое-то жестокое безобразие вместо нормальных отношений?» Уолкер обреченно вздыхает.
- Они мои друзья.
И Канда тоже друг, просто дружба у них такая… своеобразная. С драками и руганью, и той… странной «тренировкой», о которой Аллену до сих пор стыдно вспоминать. Но взрывоопасное напряжение между ними всегда заставляет его забывать о здравом смысле, теряя все свои маски, одну за другой, а тело... Оно тогда просто отозвалось на чужую близость. Потому что для чего-то большего между ними слишком много невысказанных вопросов и слишком мало доверия – без которого все остальное теряет смысл.
- Друзья? Кто? - Кросс странно усмехается и одним глотком допивает вино. Ставит пустой бокал на стол. - Рыжий ученик Книгочея, который поглядывает на тебя, как ты – на черничный пирог? Или японец с катаной, прожигающий яростным взглядом любого, кто подойдет к тебе ближе, чем на два метра? Про девушек я даже говорить не буду, все равно ты так и не научился правильно с ними обращаться...
Слушая генерала, Уолкер от удивления широко раскрывает глаза, а потом, незаметно для самого себя, вздыхает с облегчением. Нет, кажется, все изменилось меньше, чем он боялся. По крайней мере, Кроссу не все равно.
- Вы... ревнуете? - Аллен переспрашивает и осторожно опускается на диван рядом с учителем.
Кросс сразу же уверенно притягивает его к себе. Обнимает – властно, почти по-хозяйски – но при этом внимательно смотрит в лицо Аллену, словно оставляя ему возможность запротестовать и вырваться.
- Никогда не занимался подобными глупостями и не собираюсь делать это теперь. Ревность, как и любовь – по сути своей бесполезная и чересчур болезненная вещь.
Аллен тихо фыркает в ответ на подобное заявление, а потом плотнее прижимается к учителю и тянется за поцелуем. Обнимает его за шею, прикрывает глаза, млея от настойчивого прикосновения горячих губ. Кросс целует жадно, глубоко, властно сминая мягкие губы, заставляя ученика приоткрыть рот и ответить. И у обоих кружится голова.
Когда Аллен находит в себе силы отстраниться, у него горят губы. Он не отрываясь смотрит на учителя и улыбается.
- Вот и помучайтесь, - напрашивающееся продолжение: «как мучился я из-за ваших женщин», Уолкер оставляет при себе.
- Дерзишь, Аллен, - Кросс усмехается в ответ и легко проводит кончиками пальцев по ярким, зацелованным губам юноши, по подбородку, по шее, останавливаясь на тонких ключицах под расстегнутым воротником. - Ты еще не понял, кому ты на самом деле принадлежишь?
Аллен очень хочет сказать еще что-нибудь ехидно-колкое, но его тело уже отвечает за него, и отвечает правдиво – дрожью, участившимся дыханием, расширившимися зрачками... Намного честнее и откровеннее, чем могли бы ответить слова. И Кросс отлично понимает состояние ученика – кладет руку на затылок, притягивает его к себе и снова целует. Страстно, горячо. До белых вспышек перед глазами, до тихого стона в рот, до потери рассудка… Так, что Аллен забывает про все: подставляется под ласки, стонет – громко, во весь голос. Срывает пуговицы с рубашки генерала и прижимается к нему всем телом, мешая раздевать себя. Улыбается почти пьяно, когда Кросс прижимает его к дивану, и нетерпеливо раздвигает ноги. А потом, задыхаясь, вжимается лицом в подушку, бесстыдно приподнимает бедра. Слишком сильно, слишком жарко, больно… Почти грубо – но именно так, как хочется. А боль – это совсем, совсем неважно, почти не чувствуется даже. Потому что с Кроссом всегда так – остро, болезненно, горячо и до крика желанно. И ненадолго. Всегда – ненадолго. Аллен заранее знает, что завтра, послезавтра или через пару дней учитель снова исчезнет в неизвестном направлении, никому не сказав ни слова. Поэтому, пока можно… он не будет сдерживаться. И наплевать на то, что завтра утром ему будет трудно даже встать с постели. Что его крики, скорее всего, слышны во всем крыле. Что следы на шее не скроет ни один воротник. Что могут узнать… на все наплевать. А о возможных проблемах он будет думать завтра...